Когда время судья и палач. Психологическая драма с криминальным событием - Алена Бессонова
— Могу оттянуть доклад инженеру только на два часа.
— Еф…
— Ефим Абрамович!
— Как я это сделаю? Зачем? Дай ведомость, распишусь — и всё!
— Вы думаете, пойти на подлог легче, чем отцепить планер? Вы же отцепили его? Так? А в нём летели мои товарищи, сержант Донсков в нём летел! Где он теперь? Где-е? — и, чувствуя, как с каждым словом растёт в собственных глазах, Мессиожник воскликнул: — Вам лучше застрелиться, старший лейтенант!
— Сволочь, ты!
— Повторяю в третий раз: не я! Вы… и ещё дурак! Нечего было тащиться на свою базу, могли придумать что-нибудь, сесть на другом аэродроме, там трос могли украсть, ну хотя бы для хозяйственных целей!
— Дай ведомость!
— Дам. После того как принесёте кусок троса из оврага.
— Издеваешься? — Горячая капелька сползла по щеке и упала на посеревший от инея ствол пистолета, расползлась в тёмное пятнышко.
Мессиожник удалялся от курилки медленно и немножко величественно с сознанием, что он, только он может спасти этого несчастного слабого человека.
— Еф… Ефим Абрамович! — мягко толкнул глуховатый голос в спину, но Мессиожник не обернулся.
2010 ГОД. Холмогоры. Спец. санаторий
В эту ночь Исайчеву не спалось. Он отправил Ольге всё, что удалось выудить из той скудной информации, которая появилось за последние сутки. Он также отправил фотографии с трёх стендов-витрин из коридоров спец санатория и коротко изложил свои соображения по поводу случившегося.
За окном от тускло мерцающих звёзд, рассыпанных в тёмно-фиолетовом небе, веяло холодом. Плотный снег прижимался ветрами к стенам притихшего здания и замирал, сбиваясь в сугробы. А то ветер неожиданно вздыхал, и разгуливаясь, бушевала пурга и, покуражившись, угасала, пряталась в тяжёлых лапах елей, рядком высаженных по периметру забора.
По дорожке медленно, припадая на одну ногу, брёл старик, помогая себе палочкой. Он шёл, опустив голову и о чём-то сосредоточенно думал. Услышав вой собаки, беспокойно посмотрел по сторонам, ускорил шаг.
«Вот и тебе, старче, не спится… — подумал Исайчев, — может это и есть Пантелей Львович по фамилии Ставрида, а может и нет… здесь стариков с палочками хватает с избытком».
Резкий звонок сотового телефона заставил Михаила вздрогнуть.
Исайчев посмотрел на циферблат ручных часов: три часа ночи. На дисплее телефона обозначилась надпись: Русаков.
— Да, Александр Егорович, слушаю тебя…
Голос в трубке зазвенел отчаянием:
— Мишка, они пытались убить Асю… Он стукнул её стилетом[4] прямо в сердце…
— Кто такая Ася? Прямо в сердце? Убил?!
Слышно было как на другом конце соединения Русаков переводил сбившееся дыхание и уже более спокойно пояснил:
— Ася — это моя женщина, о которой я вам говорил. Она начальник Экспертно криминальной службы. Вчера возвращалась домой и в подъезде на неё напали. Удар профессиональный. Один и прямо в сердце!
— Ну так убили или нет! — нетерпеливо закричал Исайчев.
— Нет! — выдохнул Русаков, — она у меня особенная — у неё сердце с другой стороны. Ася врач и сама себе оказала первую помощь, вызвала скорую…
— Она кому-нибудь говорила о своих подозрениях с росомахой? — уже более спокойно спросил Исайчев.
— В том то и дело, что нет. Только мне, а я только вам. Мы с ней тогда ещё договорились: будем молчать в тряпочку. Взрослые люди понимали, чем всё это может закончиться.
— Сейчас в её текущих экспертизах есть что-то особо крупно криминальное.
Русаков вздохнул, сказал, растягивая слова:
— Ду-у-умаю нет. Она жаловалась, что в последние полгода ничего интересного нет, одна рутина. Но всё же говорить нужно с ней.
— Когда это случилось?
— Два часа назад. Её сейчас оперируют…
— Сашка, если не хочешь её потерять, сделай всё, чтобы народ подумал, будто она после операции в коме и шансов на жизнь почти нет. Архангельск город большой, где спрятать найдёшь. Высылай за нами машину.
Пауза была настолько долгой, что Исайчеву показалось будто тишина в трубке застоялась:
— Сашка, ты меня слышал?
— Слышал. Думаю. Машина за вами пошла. Собирайтесь.
* * *
На кипенно белой подушке лежала голова женщины, всё тело которой до самого подбородка было закрыто одеялом в таком же кипенно белом пододеяльнике. Лицо женщины, похожее на серую плохо отмытую маску с почти чёрными кругами под глазами и таким же носогубным треугольником было расслаблено и спокойно.
Русаков подошёл, поцеловал её в лоб:
— Ася я тут…
Ася открыла круглые окаймлённые бесконечными ресницами зелёные глаза, чуть улыбнулась, отчего на пухлых щеках загорелись две малюсенькие ямочки. Они загорелись и тут же погасли. Вздёрнутый нос задышал отрывисто и часто. Женщина переводила испуганный взгляд с одного незнакомого мужчины на другого, а затем вопрошающие посмотрела на Русакова.
— Ася не волнуйся это Миша и Роман — мои давние друзья, я говорил о них. Они сыщики из Сартова. Ты можешь быть с ними откровенна, как со мной.
— Коротко… — выдохнула женщина, — пока коротко, устаю…
Исайчев понимающе кивнул:
— Сколько старателей было убито росомахой?
— Восемь…
— Как? — удивился Русаков, — ты говорила девять?!
— Актов на кремирование восемь, а уголовных дел девять… — едва слышно прохрипела Ася. — Я узнала об оставшемся в живых накануне нападения… Вероятно… — женщина задохнулась и прикрыла глаза.
— Вероятно, поэтому на вас и напали, — завершил фразу Роман, — вы это хотели сказать?
Женщина кивнула.
— Вы рассказывали о нём кому-либо? — спросил Исайчев.
— Нет, только Саше, когда была у него в доме в Холмогорах, но перед нашей встречей я сделала запрос на выдачу материалов экспертиз по делам диких старателей. Первые шесть случаев экспертизу делала не я. Эксперт сейчас на пенсии… — Ася глубоко вздохнула и прикрыла глаза, — устала… на сегодня, наверное, всё….
— Извините, Ася, последний маленький вопросик: фамилию эксперта помните?
— Кемай Кугергин, он так же, как я мариец. Саша, Кемай живёт в Холмогорах… Если найдёте скажите, это я прошу рассказать всё, что он знает.
— Какая изумительная женщина, — заметил Исайчев, когда он с Русаковым покинули палату, — и такую женщину ты держишь на запасной лавке? Чудак ты, Сашок!
— А что делать? — вздохнул Русаков и не добро посмотрел на Исайчева, — там двое детей, но главное, работа. К ребятам выбираюсь каждое воскресенье, ну а Асе остаётся ещё меньше…
— Знаешь, Ольга однажды рассказала мне притчу…
— Ну, ну? — заинтересовался Русаков.
— Сколько лет ты собираешься жить?
— Сколько ни знаю, но собираюсь долго, а доживу ровно половину от того, что собираюсь. Нервные клетки говорят не восстанавливаются… Значит, лет шестьдесят пять.
— Тогда так: в году пятьдесят два выходных, — сосредоточился Михаил, — умножаем шестьдесят пять лет на пятьдесят два выходных, получается три тысячи триста восемьдесят — это столько воскресений в твоей жизни. Тебе сейчас сорок два года, то есть две тысячи сто восемьдесят четыре выходных ты уже прожил, осталось всего тысяча сто
